Пытаясь разбудить свое тело, я потянулся к Лан, расстегнул пару крючков и спустил платье с ее плеч, обнажая смуглую кожу груди. Форма была правильной, и раньше я бы решил, что это красиво. Закрыв глаза, я чуть сжал ее грудь руками и попытался представить, что ласкаю крагийку. Но в памяти всплыл треп той дуры про плещущихся рыбок и взбивание масла. Я потряс головой, избавляясь от этого образа. Нет, нужно просто делать что-нибудь привычное, так легче будет вспомнить.

Я склонился к ней и стал целовать ключицы: мягко, хотя и механически. Потом спустился ниже, поймал ртом кончик груди, сжал его губами, и вдруг замер и задумался. Даже глаза открыл. На меня неожиданно, всем своим неподъемным весом нахлынула тоска. Не по дому, не по прошлой жизни. А просто — Тоска. Холодная, необъяснимая, серая и тонкая — как бельевая веревка, одним концом привязанная к сердцу, а другим тянущаяся сквозь пелену дождя в никуда.

Лан почувствовала мое настроение, склонилась надо мной, обняла и поцеловала в макушку.

— Ложись-ка спать, — сказала она с мягкой улыбкой.

— Я не выполнил свой супружеский долг, — сказал я без каких-либо эмоций.

— А ты хочешь?

— Нет.

На пару секунд воцарилось молчание. Лан снова улыбнулась — мягко, сочувственно.

— Ложись, — повторила она, накидывая обратно сползшее платье. Я слез с нее и послушно лег рядом, чуть подтянув колени к груди. Тоска не отпускала меня. Ужасно давило в груди. Лан взяла одеяло, лежавшее на углу кровати, и накрыла нас обоих, даже не дав мне раздеться. Впрочем, я и не собирался. Вместе с тоской мною овладела апатия.

— Завтра Чистый день, — сказала Лан, одной рукой подперев голову, а другой погладив меня по щеке и плечу. — Отпусти свои мысли.

Она немного повозилась, устраиваясь поудобнее, и замерла, глядя на меня.

— Почему ты выбрала меня? — спросил я.

— А почему мне нравится запах черного напитка из жженых зерен? — вопросом на вопрос ответила она. — Я просто увидела тебя и захотела поговорить. А потом ты на меня так посмотрел… И я поняла, что ты мне нужен. Вот и все. Спи.

Она провела рукой по моим волосам. Я понял, что ужасно устал. Закрыл глаза и провалился в сон.

Глава 6. Чистый день

Меня разбудило ощущение чужого взгляда. Открыв глаза, я увидел Лан: она лежала совсем рядом, подперев рукой голову, и разглядывала меня. Будто и не спала совсем.

— У тебя такая белая кожа, — сказала она, слегка коснувшись моей щеки. — Будто мраморная.

Я вздрогнул от прикосновения. Лан тут же убрала руку.

— Настолько неприятно? — спросила она, чуть поджав губы.

— Щекотно, — пояснил я, поднимаясь и откидывая одеяло.

— Куда ты?

Глупый вопрос. Куда могут идти с утра пораньше люди, выдувшие вечером три бокала вина?

— Приведу себя в порядок перед завтраком, — сказал я, отыскивая свою обувь.

— Сегодня Чистый день, — сказала она, садясь на кровати. — Нет завтрака. Нет обеда и ужина. Нет работы, нет ссор, нет ночных костров. Чистый день: только ты и небо.

Что? В смысле? Мне сегодня целый день голодным ходить? Вашу ж мать! Да чтоб вы все подавились своими дурными традициями! Я еще только встал, а тут такие новости. И опять без предупреждения. Между прочим, у меня уже сосет под ложечкой. Покопавшись в памяти, я вспомнил, что в мой прошлый приезд тоже было что-то подобное. Но тогда я как раз упился в хлам, обнаружив, что мое любимое дурманящее вино привозят в Асдар без ограничений, в то время как в Крагии оно запрещено.

— Как часто бывает этот ваш Чистый день? — спросил я, чтобы в следующий раз запастись едой.

— Каждый десятый крайдень.

— А что такое крайдень?

— Первый день тридницы. За ним идет средень, а потом тридень. Ты приходишь ко мне по тридням. Десять тридниц — один лунный день. Первый крайдень лунного дня — Чистый день.

Так вот чего Закк так возмущался: все Чистые дни, когда нельзя спать с женщиной, — его. Приятно-то как, что его обделили. Нет, все-таки иногда Лан все правильно делает. Я бы на ее месте вообще отрезал бы ему все подчистую — все равно он урод.

— Я сегодня должен что-то делать? — сразу уточнил я, чтобы не попасть впросак, как вчера с работой.

— Ты ни разу не был у Небесного замка, — заметила она. — Надо сходить хоть раз, если уж ты теперь асдарец.

— А что это такое? — все-таки уточнил я, хотя резь внизу живота настойчиво подгоняла меня покинуть помещение.

— Хм… — Лан задумалась, подбирая слова. — Место, где живут боги.

— А-а, храм, — я кивнул.

— Можно и так говорить, — она пожала плечами и тоже встала с постели. Я принял это как знак окончания разговора и поспешил в сторону уборной. Чистый день. Еще одна дрянь, к которой надо привыкнуть. Вечно эти варвары придумывают себе какие-то странные ритуалы. Хорошо хоть, асдарцы не едят себе подобных, не выбивают друг другу зубы в первую брачную ночь и не делают ритуальные дыры в самых чувствительных местах. Я бы тогда точно сбежал, наплевав на честь семьи.

Вернувшись, я обнаружил, что Лан обрядилась в какую-то серовато-белую хламиду с капюшоном, изготовленную из грубо обработанного льна. Она протянула мне такую же. Я молча взял.

— На голое тело, — уточнила она, зачем-то пристально меня разглядывая. Что, хочешь, чтобы я разделся при тебе? А как же Чистый день, чистые помыслы, никаких плотских утех? Впрочем, если тебе так хочется…

Я, не сводя с нее глаз, принялся раздеваться. Медленно, один за другим разъединил крючки на рубашке и спустил ее с плеч, скользя по коже подушечками пальцев. Лан следила за мной, не меняя выражения лица. Тогда я так же размеренно и мягко освободился от обуви, штанов и нижнего белья, представ перед ней в чем мать родила. Мраморная кожа, говоришь? Ну так полюбуйся на живую статую крагийского принца. Почувствуй, как сердце начинает стучать чаще, как кровь приливает к щекам, дыхание учащается, а пальцы начинают подрагивать от желания прикоснуться ко мне. Я вижу, как ты рассматриваешь меня. Грязные девочки Асдара, вам неведом стыд. Но вам ведомо желание, и сейчас ты наверняка истекаешь соками, мечтая, чтобы я осквернил этот Чистый день, уронил тебя обратно на кровать и отымел как следует. Ты бы кричала и плакала, вырывалась и билась, потому что так надо, потому что традиции запрещают тебе. Но в душе сходила бы с ума от запретного удовольствия, и через пару минут отдалась бы ему со всей страстью. Как я тебе, Лан? Каково это — желать, но не получать желаемого? Нравится, да? Нравится?!

— Ты голый пойдешь? — как ни в чем не бывало, спросила она. Я вздрогнул и молча натянул на себя белую хламиду. Она была мне велика, и легла на пол складками. Лан присела, щелкнула разок ножницами, а потом рванула ткань, оторвав полосу шириной в две ладони. Неподшитый край открыл белые пальцы на моих ногах. Чувствую, через пару часов ткань размахрится, и я буду похож на чокнутого паломника. Впрочем, это не главная проблема. Куда страшнее то, что я не умею ходить без обуви. Да, пару раз мы с Бардосом плясали босиком возле костров, но там под ногами был нежный серый пепел, укрывавший плотно утоптанную и выжженную землю, и ходить по нему было даже приятно, как и по прохладной мягкой траве, окружавшей поляны для гульбищ. Теперь же мне предстояло ходить босиком по улицам города, и я плохо представлял себе, как буду это делать.

— Пойдем, — сказала Лан, протянув мне руку. Я бы с радостью обошелся без этого, но отказывать ей было верхом невоспитанности. Мы взялись за ручки, как маленькие дети огромного роста, и пошли.

Взгляды людей — это первое, что меня поразило. Обитатели дома бродили туда-сюда, шелестя сероватыми хламидами и запрокинув головы вверх, словно проверяя, не ожидается ли дождь. В глазах у них была пустота. Нет, даже не пустота, а какое-то отупление. Правда, мое появление вызвало легкий ажиотаж: взгляды тут же устремились ко мне, люди запереглядывались, удивленно хмуря брови, но никто ничего не сказал. Здесь вообще царила неприятная тишина. Но Лан, будто не заметив произведенного мной эффекта, шла вперед.